УТЕШИТЕЛЬНЫЕ ИСТОРИИ

Все люди делятся среди прочего на 2 категории: одних в несчастье утешает если хоть кто-то другой счастлив: значит, счастье в принципе существует, оно не выдумано, а если оно в принципе возможно, то рано или поздно “будет и на нашей улице праздник”, другим же становится легче от того, что не одни они страдают, что кому-то тоже плохо, грустно и больно и от этого становится как-то легче.

ДЕВОЧКА С ОСТРОВА

Я собираю такие счастливые истории про людей, не то что там «влюбился-поженился», а как человек сам добился чего-то, возможно, с долей фортуны, но чтобы это была мечта плюс конкретные усилия человека по ее реализации, ну и немного удачи.

На одном далеком жарком острове Карибского бассейна жила-была маленькая девочка. Папа у нее был японец, и занесло его на этот остров гастрольным ветром. Однако не прижился он на жарком острове. Говорят, японцы вообще сильно подвержены ностальгии, это очень «вросший» в свою культуру народ. У Риккардо был одноклассник — наполовину японец, его папа покончил с собой от тоски по родине. А может и не только из-за тоски, а по сумме обстоятельств: его жена тяжело заболела, а сам он работал на яйцеукладочной фабрике, изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год сортировал яйца: мелкие-средние-крупные и укладывал их в соответствующие ячейки в соответствующих коробочках из спрессованного картона. Через месяц после похорон жены он возвращался с работы в дождь и не справился с управлением... А папа девочки с жаркого острова просто уехал к себе на родину, на свой Хоккайдо, или Хонсю, или вообще Т. Девочка же осталась на острове с мамой-креолкой. И мечтала она – как почти все маленькие девочки – выйти замуж за принца. Только принца на том острове не было, ни до открытия его Колумбом, ни после. То есть при Колумбе, наверное, правителем острова являлся испанский король, но до испанского принца было также далеко, как до всех прочих: датских, шведских, голландских, а потом остров и вовсе превратился в республику. Тогда девочка стала мечтать о снеге. На ее острове никогда не шел снег. Какой там снег! Даже стекол в окнах домов не было – чтобы сквознячок и продувало, а то совсем от жары никакого спасения! Словом, не дождалась девочка и снега. И вот она выросла, закончила школу и пошла учиться в университет на дизайнера. О принце — в двадцать лет! - мечтать было как-то глупо, о снеге – и подавно, но о чем-то же мечтать надо! В бессонную ночь, например, или когда взглянешь на лунную дорожку над безбрежным океаном и как-то защимит в груди — то ли от счастья, то ли от тоски и само-собой замечтается. И стала она мечтать о балете: в детстве по телевизору (подарок отца, на острове телевизоры были далеко не у всех) иногда показывали то “Лебединое озеро”, то “Спартак”, то — и сказать-то страшно такое название - “Ангара» - на один соседний остров — в этом Карибском бассейне этих островов и-не-сос-чи-тать! - периодически приезжал с гастролями Советский балет. И вот однажды, разбирая какие-то старые письма, она нашла афишку этих гастролей. Скорее всего, ее положил туда отец, может, он где-то с труппой балетной пересекся или даже делил гриммерку, это уже теперь никому не известно, но эта-то случайность, попавшая на благодатную почву и есть судьба! Никаких интернетов, во всяком случае общедоступных, тогда не существовало, поэтому наша героиня пошла в туристическое агенство и попросила продать ей тур в Ленинград. Там на нее посмотрели как на ненормальную и долго искали на карте мира Ленинград — наверное, карта мира у них была еще дореволюционная. А еще, надо вам сказать, что происходила эта история в те далекие времена, когда железный занавес в СССР только начали смазывать маслом, и было неизвестно, делают ли это, чтобы его поднять, или, наоборот, чтобы подновить ржавое железо, готовое вот-вот рассыпаться. Поэтому героине моего рассказа пришлось вступить в островную коммунистическую партию. И вот в составе делегации, отправившейся на далекую родину коммунизма перенимать опыт, она и попала в Ленинград. Но она-то знала, что едет не просто посмотреть на Северную Венецию, и уж тем более не перенимать опыт, о котором, впрочем, и понятия не имела (ведь чтобы вступить в их компартию не нужны были ни долгие собеседования, ни рекомендации, ни конспекты), а учиться балету. Она часами бродила по Невскому, по Садовой, по площади Искусств и Итальянской («Ну и ну! - возмутится какой-нибудь педант, - никакой Итальянской тогда и в помине не было! Вот автор! Поленился даже в справочник заглянуть!». Знаю, знаю. Но, согласитесь, что в этом ряду названий, звучащих как музыка, упомянуть улицу Ракова - это почти как употребить нецензурное выражение), вдоль каналов и набережных. Ведь в Петербурге — уж позвольте мне наконец назвать и сам город более пристойным именем — заблудиться невозможно — отовсюду ей светил то кораблик адмиралтейства, то купол Исаакия, то шпиль Петропавловки. Она замирала перед картинами импрессионистов, просто садилась на банкетку в этом маленьком зале и не сводила глаз с кувшинок. И, конечно, ходила на все балетные спектакли в Кировский и Мусоргского. Была весна, не ранняя, в районе мая: уже листочки вылезли, и все деревья в были таких зеленых точечках, мазки появлялись позже, недели через две. А пока все было такое воздушное, легкое: зелень, воздух, настроение. «Вот счастье, оно такое и есть – думала она, бредя по Летнему — это не когда сбывается что-то: сокровенное желание, мечта, а когда нет к тому никакого повода, просто вот эта воздушность, легкость, и не думаешь ни о чем, ничего не планируешь, не загадываешь, и ни о чем не мечтаешь, ничего не хочешь!» Словом, Ленинград ее околдовал, и хотя в магазинах не было не только манго, папайи, кокосов, но даже бананов, вернее, были, но редко и зеленые, а летом было так холодно, как никогда не бывает на ее острове, она сразу решила остаться. Заметим в скобках, что, возможно, околдовал ее и принц, потому что к тому времени она его уже видела и в «Сильфиде», и в «Лебедином». От Летнего рукой подать до института культуры на Марсовом. Если честно, я не знаю, как она туда поступила, а поскольку история эта не вымышленная, то и про поступление выдумывать не хочу. Она ведь ни слова по-русски на знала. Но поступила. На хореографическое отделение. И было ей тогда 23 года. А в каком возрасте начинают заниматься балетом? Правильно, в шесть-семь лет, в восемь - уже поздновато.

Сейчас она танцует в одном из питерский театров. В том самом, где впервые увидела принца..

Игорь танцевал с детства, можно сказать, с рождения, впрочем, даже до рождения он уже танцевал в мамином животе, и врачи предсказывали ребенка-непоседу, УЗИ тогда не существовала и мама все время беспокоилась, что что-то не так, когда маленький Игорь, проделывая очередное фуэте и па ударял пяточкой в бок. Возможно, он все равно стал бы танцором, родись он хоть в Перми хоть в Сургуте. Возможно. Но он родился в Ленинграде, и жил в 20 троллейбусных минутах от улицы Росси, знаменитой не только своими классическими пропорциями, но и классическим балетом. Так что он просто не мог им не стать. Причем очень «убедительным» принцем: голубоглазым блондином, статным, высоким. Конечно, он танцевал не только принцев, но и отрицательных персонажей, например, в «Эсмеральде», а все же чаще всего — принцев: в «Лебедином», «Жизели», «Сильфиде»... вообщем, и две другие мечты девочки сбылись. Замуж за принца она тоже вышла. За принца из “Золушки”, принца из “Лебединого”, словом, за солиста этого театра. Только снег ей не нравится: слишком холодный и колючий.

Ася и Ляля.

Ася и Ляля дружили с училища. После училища Ася сразу устроилась на хорошую работу, и когда там понадобился второй секретарь, позвала Лялю. Ляля шутила «второй секретарь посольства». Действительно, солидностью новый офис не уступал посольству средней руки и сильно отличался от предыдущей лялиной работы, где чашки после переговоров приходилось мыть в туалете в конце километрового коридора, а на кофе для переговоров Ляля регулярно добавляла из своих денег.

Обе они, и Ася, и Ляля, находились «в поиске». Ася уповала на прогресс, пользовалась новейшими достижениями цивилизации, как то: чаты и аська, и уже наладила контакты с десятью претендентами на трех континентах. После того как из-под интригующего ника «Ариосто» вылезла усатая физиономия завхоза Стаса из соседнего офиса, все русскоговорящие контакты оказались под подозрением. Ася решила принять меры и удалила из контакта всех русскоговорящих претендентов. Ляля верила в традиционное «суженый и на печи найдет». Ее печью было рабочее место. Как только порог офиса переступала нога представителя сильного пола, Ляля поднимала от экрана компьютера томный взгляд. Если гость оказывался курьером, Ляля возвращала взгляд и мысли к экрану компьютера и сквозь зубы бросала: «посидите пока, ваш договор не готов». Если же вид гостя говорил о том, что его надо пригласить в переговорную, Ляля вставала со своего места и с ласковой улыбкой направлялась к посетителю. На этом интерес посетителя к Ляле угосал. У нее были восхитительные глаза, но круп был тяжеловат, и никакие тренажеры-бассейны-утренние пробежки не в силах были исправить положение.

Ася вовсю крутила романы со своими виртуальными партнерами: египтянином, американцем и шведом. Египтянин собирался разводиться, но мешал ислам, удерживая от последнего решительного шага. Этого последнего шага он не делал, но на месте топтался вовсю, надеясь, что ислам к компьютерным технологиям отношения не имеет и на виртуальный секс не распространяется. Американец грозился приехать и ...(формат произведения не позволяет воспроизвести здесь его притязания и фантазии), а пока, в ожидании встречи, слал кожаные бюстгальтеры пятого размера и прочие атрибуты страсти (в американском понимании вопроса). Швед оборвал телефон (звонки оплачивала фирма), умолял приехать (расходы пополам). Ася не знала, кого выбрать, ради языковой практики решила оставить всех, но на всякий случай стала встречаться с курьером Мишей (мол, журавли-журавлями, а местная синица в руке никогда не помешает, тоже для практики). А потом не выдержала да и купила путевку в Хургаду. Задело, наверное, что какой-то средневековый ислам может так поработить современного человека! Мише сказала, что едет с подружкой.

Пока Ася купалась в Красном море, Ляля попала в больницу с какими-то неприятностями по женской части. Вернувшись из Египта, Ася пришла навестить подругу и долго, с подробностями, в лицах, рассказывала о соблазнении «неверного» - верного мусульманина, а Ляля лежала, уткнувшись лицом в подушку, со страхом ожидая результатов обследования. Ася не сочувствовала, Ляля не восхищалась. Больше они не общались.

Потом случился кризис, и даже крутая фирма с офисом на уровне посольства не смогла себе позволить двух секретарей. Оставили ту, что побойчее, Асю. Ляля стала ходить на собеседования, но кризис был везде, и толку от этих собеседований не было. Только расходы на проезд. Так было и в тот день. Пригласили на собеседование. Хотела отказаться: с утра драло горло и в носу щипало, но вспомнила как поругалась с мамой («сидишь у отца на шее») и пошла, ради мамы пошла — вот, мол, ищу работу, я же не виновата, что не берут! Как всегда, обещали позвонить. «Ну, все понятно» - подумала Ляля, выходя из офиса на Тверскую. Через улицу была перетянута реклама «Выставка ЭЛЕКТРО-19.. Экспоцентр на Красной Пресне, с 10 по 14 июня». Пошла, непонятно зачем. Какое-то «электро», зачем ей это нужно? Даже не накрасила толком свои восхитительные глаза. Билетов в кассе не было: в первый день пускали только по пригласительным. Купила у спекулянта пригласительный на последнюю сотню. Ходила от стенда к стенду, и сама себе удивлялась: что она здесь делает? Походила, походила и пошла в буфет. Оставшейся двадцатки хватило только на сок. Яблочный. Вдруг за спиной кто-то сказал: «Пойдем на второй этаж, здесь все занято». По-английски сказал, но Ляля поняла, хоть и не упражнялась до этого с египтянами и шведами. «Почему же, у меня здесь два места свободных, пожалуйста» - ответила, даже не обернувшись.

Ляля живет сейчас в Колечестере, это где-то в Эссексе, Англия. У нее двое детей. Про Асю я у нее не спрашиваю, но Оля С. говорила как-то на корпоративной вечеринке, что у нее сейчас голландец, грек и индус.

ОТ КАЖДОГО - В ДАР

….Да и зачем я все это вспоминаю, если все это не сложится в замысловатый узор, а так и останется валяться обрывками, осколками, кусками моей и чужих жизней..... написала я когда-то. А они возьми да и сложись, помимо моей воли, в узор.

Помните, в спящей красавице феи приносили новорожденной принцессе дары: Младшая из фей пожелала, чтобы принцесса была прекраснee всех на свете. Другая фея наградила ее нежным и добрым сердцем. Третья сказала, что каждое ее движение будет вызывать восторг. Четвертая обещала, что принцесса будет превосходно танцевать, пятая — что она будет петь, как соловей, а шестая — что она будет играть на всех музыкальных инструментах с одинаковым искусством.... но, если задуматься, это бывает не только в сказках.. Правда, мы свои дары получаем не в день рождения, и не от фей, а от окружающих нас людей. Вот вам и смысл многих встреч, которые сначала кажутся случайными или бессмысленными.. В каждый период жизни судьба подбрасывает нам именно тех людей и те отношения (любимых и друзей), которые помогают нам обрести мудрость, ощутить жизненную силу, уверенность в себе, надежду, либо еще что-то, в чем мы испытываем недостаток, именно тогда, когда это нужно, хотя слишком понимаем это лишь задним числом. Впрочем, человек как-то так по-дурацки устроен, что большую часть вещей понимает почему-то задним числом. В ссоре я всегда чувствую себя правой и лишь задним числом.... понимаю, что счастлива — увы — тоже лишь задним числом!

Первую фею звали Настя. Аля познакомилась с ней в больнице, когда лежала на больничной каталке и считала квадратики на потолке, или читала в уме «мой дядя самых честных правил..», но уже на «в летний сад гулять водил» в голову опять лезли мысли о перитоните, а мимо провозили то ножевое, то пулевое, то прободение. Ее несрочный хронический аппендицит мог и подождать. Тут-то к ней и подошла Настя. «Какая хорошая медсестра». Потом оказалось, что не медсестра вовсе, а программист, просто напросилась на дежурство. Настя подарила Але кротость и участие в людях, но Аля была слишком молода, и кротость считала недостатком, а не даром...Так что дружба осталась, а дары пылились где-то, тлели и рассыпались, а потом и вовсе пропали при переезде на новую квартиру.

Тамара была натура творческая, любила поговорить «о высоком», бегала на премьеры, фестивали, как в юности, так и потом, когда ей было уже около 50, но седина ей шла, как шли и с чужого плеча пиджаки и кофты и с чужого бедра юбки. Все на ней сидело и глаз, по ее собственному выражению, горел. Она часто смеялась заразительным заливистым смехом, держась при этом за грудь (Комментарий Т.А.: «Тамарка, не надейся, она от этого не вырастет»). Она была интересной даже в китайском пуховике, не говоря уже о местами вытертом полушубке из крашенного кролика. Непонятно как она ухитрилась всю жизнь проработать в скучнейшем медицинском учреждении, занимавшемся статистикой, а в сущности – перекладыванием бумажек, и всю жизнь прожить с одним мужчиной - детским хирургом Вовой. Она не умела готовить – он любил поесть, черствый прагматик-муравей и попрыгунья-стрекоза.

В женском коллективе, где работала Тамара, этот Вова был притчей во языцех, предметом постоянных насмешек и шуток. Обсуждали его аппетит, его незамысловатый образ жизни: поел («сколько мяса жрет гад, я на неделю приготовила»), поспал и на дежурство. Другой притчей был Вовин «соперник» – француз. Один-единственный раз в жизни Тамару послали на международную конференцию в Югославию. Только и было что взгляды да стук в дверь (как порядочная замужняя женщина, она ему не открыла о чем впоследствии – как всякая женщина – попеременно, а иногда и одновременно - то сожалела, то ставила себе это в заслугу). Казалось, что и встреча эта, да и вообще вся эта международная конференция была лишь затем и устроена, чтобы было о чем поговорить после обеда, приготовленного тут же, между рабочих столов, трем теткам за сорок, одной молодящейся старухе да незамужней двадцатилетней девчонке. Тамара регулярно собиралась во Францию, бредила Парижем, и даже – никак под влиянием какого-нибудь фестивального французского фильма - написала своему французу письмо, оставшееся, разумеется, без ответа. Впрочем, Тамара все-таки добралась до Парижа, уже будучи вдовой и бабушкой…Каким Вова был хирургом - не знаю, но человеком он был очень хорошим, иначе бы не пил и не впадал в депрессию всякий раз как в отделении умирал ребенок, и не умер бы сам от инфаркта не дожив до 60 лет…

Ее дар Але - оптимизм и жизнерадостность.

Фея А.П. за пишущей машинкой с вечной сигаретой в потемневших от курения и кофе зубах. Но губы по-прежнему молодые, розовые, выразительные, с небольшими морщинками. Длинные, густо накрашенные ресницы, под дымчатыми стеклами очков, короткий и жидкий хвостик волос, серая водолазка с ирисами, или салатовая ветровка, чуть хриплый смех… Она умерла в 45 лет, от инсульта. Неизвестно, как она все успевала: ухаживать за парализованной мамой, помогать сестре с рассеянным склерозом. К счастью, у сестры была своя семья: две взрослых дочери и святой муж с родственниками за границей, но все равно АП и ей помогала, благо жили в одном доме, друг под другом. АП курила и постилась, не могла без кофе, так как страдала давлением. Они с сестрой шутили кто из них раньше умрет… АП успела похоронить маму и увидеть внучку, впрочем, история о другом. Несмотря на все эти обстоятельства, да, была она к тому же разведена, повеса (чтобы не сказать бабник) сын жил с ней, когда не жил у очередной своей девушки.. Так вот, она ходила в бассейн, бегала, постоянно ходила на какие-то курсы: то икебаны, то изделий из кожи, отлично вязала, выращивала на даче целый Ботанический сад, очень вкусно готовила, хорошо одевалась, не в том смысле, что дорого, а очень органично, красиво и необычно: ее тетя работала в мастерских Большого театра: вышивала сценические костюмы, и у АП была одна простая серая водолазка с волшебной тетиной вышивкой – ирисами. А еще она успела съездить в Португалию к бездетной родственнице – сестре мужа своей сестры (посмотреть в словаре, как такие родственники называются) и с восторгом показывала фото. Муж этой родственницы был то ли физиком, то ли музыкантом, и работал в Португалии по контракту. Другая сестра этого Сурьянова жила в Канаде, но туда АП съездить не успела…

Ее дар — стремление как можно полнее прожить свою жизнь, мириться с посылаемыми испытаниями, но не опускаться под их тяжестью.

Четвертая, и последняя фея этого периода – Т.А. Именной ей звонил загадочный и возбуждавший как минимум воображение глубокий баритон... Как ни странно, кроме этого факта сказать о ней вроде и нечего, хотя обладала она острым языком, хорошим чувством юмора и умением «выпытывать». С Алей они обменивались только им понятными шуточками-полунамеками, вроде «старая женщина, может, Вам помочь поднести сумки до остановки» (она была самой молодой, не считая саму Алю) .

От нее — житейская мудрость. «Не горячись» - говаривала она. И это значило — не бросайся выполнять тут же любое задание, повремени, глядишь - «рассосется»: перенесут сроки, и вычеркнут пункты, а то и вообще — отменят. И это действует! И очень помогает в жизни: «Найди, пожалуйста мой паспорт!» «Угу» (продолжая читать книгу). Через 20 минут муж перезванивает: «Не надо, не ищи, я сам нашел».

Фея Марианна научила ее отдавать. Они были знакомы шапочно, через одного американца, который впопыхах уезжая (было похоже на побег) из Москвы поручил своей секретарше (Але) пристроить оставленное имущество. В списке на наследство была супружеская пара из Санкт-Петербурга. С первого взгляда бывает страсть или симпатия. Любви с первого взгляда не бывает. Это была симпатия с первого взгляда. Они взяли вазочку, пару книг, несколько дисков, обогреватель. Аля забрала себе посуду, тефлоновую сковороду, телефон, книги и диски, и красную толстовку с эмблемой чикагского университета — на память. А с Марианной стала переписываться — это была единственная ниточка к американцу, к которому она что-то питала. Марианна звала в гости, но было как-то неудобно — кто она ей? Однако с приближением дня рождения, празднование которого в четырех стенах опять грозилось закончится истерикой, она решилась. И вот она в Питере, шатается без цели по городу: по Невскому, сворачивает на Фонтанку, петляет где-то, выходит к Неве. Во все предыдушие поездки ей маниакально хотелось то с кем-нибудь познакомиться, то как можно больше увидеть, везде попасть. А сейчас ей не хочется ничего: просто идти без цели – куда выведет, улыбаться, скакать на одной ножке (по безлюдному переулку) или бежать (делая вид, что опоздала на отъезжающий автобус, а на самом деле хочется просто бежать, чтобы ветер в лицо, чтобы волосы и шарф развивались по ветру, чтобы заколола селезенка и дышать высунув язык), дышать, улыбаться, подмигивать, махать рукой детям, бросать горстями монеты нищим и в Неву – вернуться, вернуться. Забраться на Исаакий и смотреть, смотреть в сторону набережной: медный всандник, кунсткамера, мечеть, мосты, мосты, мосты, Летний сад, Марсово, Адмиралтейство, крыши, крыши, крыши, Астория, Александр (кажется) на коне. И опять бегом вниз по туго закрученной в улитку лестнице, по ступенькам на одной ножке. Все это — в подарок на день рождения от щедрой феи Марианны. А еще и торт — на завтрак, и когда она только успела! И колечко с бирюзой, и зеленый кулончик-крыжовина из нефрита... - Марианна потащила ее в ювелирный и заставила выбрать подарок. Только когда научишься отдавать, дарить, делиться без задней мысли, без смутно ожидаемой отдачи — тогда и к тебе начнет неожиданно, неведомо как и откуда «приходить».

Вы, наверное, уже и думать забыли, что в «Спящей красавице» была и злая фея? Аля познакомилась с ней на каком-то чате — обычно игнорировала женские ники, а тут непонятно как завязался разговор... Злая фея из сказки усыпила принцессу, злая фея из жизни усыпила алину совесть. «Каждый волен поступать так, как ему нравится, не причиняя при этом вреда окружающим и в согласии с собственной совестью. Если каждый раз тебе нравится новый человек, что в этом такого? Ты даже не замужем! Почему ты теряешь уважение к себе, если этот импульс удовлетворяешь? Почему считаешь себя виноватой? Потому что ты «так воспитана»? Потому что это противоречит общественному мнению? В конце-концов что есть твоя совесть? Сумма предрассудков, того, что «принято» и того что «недопустимо». Для кого? И почему?» Да еще засыпала умными цитатами. Умные цитаты действовали на Алю безотказно. «Превращение полового побуждения в страстную любовь есть победа сознания над волей». «Вы и любовь можете объяснить? Как же! - сказал он. - У одних это вроде жадности, хотят чем-то владеть. Другие хотят подчиниться, снять с себя ответственность. Третьи жаждут восхищения. Многим нужно выговориться перед кем-то, кто не заскучает. Многим недостает матери или отца. Ну и, конечно, биологические мотивы.»

Не знаю, чем бы закончилась эта сказка, если бы в нужный момент не появилась из укрытия последняя фея и не произнесла: «Моего волшебства не хватит, чтобы отменить прошлое, но я могу разбудить твою совесть». Над окончанием работаю! )

ХОРОШИЙ КОНЕЦ

Я плохо отношусь к астрологам. Не то чтобы я не верила в их предсказания (или в возможность вообще предугадать будущее), просто я не интересуюсь этим. Но так получилось: поезд у меня был ночной, и за три дня в Питере я так устала, что куда-то еще идти, что-то еще смотреть не было сил. Поэтому я пошла к знакомой — скоротать время до поезда. А у нее проездом была родственница мужа — приехала из Подмосковья на конференцию астрологов. Не помню, я ли спросила, она ли предложила рассказать (предсказать) и выудила из моего будущего две вещи: одну плохую и одну хорошую. С какой начать? Здесь я их изложу в хронологическом порядке.

Она даже не успела обрадоваться: на тесте, купленном два дня назад в аптеке, вместе с двумя долгожданными черточками в нужном окошечке была кровь. Поэтому вместо радости был страх. Она сразу же помчалась в консультацию — на другой конец Москвы — прописана была до сих пор у родителей, хотя давно снимала квартиру.

От страха, наверное, стала многословно, подробно рассказывать обо всем врачу.

«Подловила» - цинично сказала участковая гинекологша, выцепив из рассказа только гражданство отца. В ее практике встречалось только три диагноза: «залетела», «подцепила» и «подловила». И все они были ей знакомы на личном опыте. Она когда-то и «подцепляла» и «залетала» и, наконец, «подловила» солдатика-москвича и вырвалась из своего «поганого» Конотопа. Впрочем, самым циничным был четвертый вариант: «Девушка, а вы из каких соображений не расстаетесь с девственностью?» - обращенное к женщине за сорок. Кто мог, избегал «эту хамку», давая на лапу регистраторше. Таким образом, на Молодогвардейской, Кунцевской и Ярцевской почти не осталось женского населения. Во всяком случае, если верить регистрационным картам районной женской консультации.

Глотая слезы, поплелась на госпитализацию. В приемном покое очередная гинеколог-коновал, поковырявшись там, где надо вынесла вердикт: «Ничего хорошего сказать не могу, полежите пока в 10-ой, завтра на УЗИ».

В туалете никогда не убирали. Из ведер вываливались на пол окровавленные прокладки и обрывками туалетной бумаги. Кровь, кровь, кровь. Везде была эта кровь.

Сказали лежать, не вставая. А как лежать, если туалет в одном конце коридора, а столовая и процедурная — в другом, палата — посередине. До УЗИ и до непонятно зачем нужного расслабляющего сна под музыку — лучше бы туалет убрали - вообще целый километр, по каким-то переходам. Токсикоза у нее не было. Но это не радовало. Хотелось хоть как-то чувствовать ее, эту беременность. А тут — ничего. Только те тусклые параллельные полосочки на тесте и слова УЗИста «сердце прослушивается, но это еще ничего не значит».

Папа передвинул в квартире мебель — чтобы было, где поставить кроватку. Приехал и Он. Издалека (из тепла) и специально. Приезжал навещать каждый день. На улице было 26 ниже нуля. А из гостиницы ехать было далеко и, как назло, по холодной ветке. Рождество и Новый год встречал в гостинице. Один. Она — с соседкой по палате: всех, кого было можно, на праздники выписали. Было даже весело. А потом началась боль. И когда поплелась в туалет, не чтобы пописать, а чтобы проверить, убедиться, то что-то большое и скользкое прошло через нее насквозь. Было похоже на кусок говяжьей печенки. Вот и все. Не выбросила — положила в сверточке на тумбочку, рядом с яблоками, как в каком-то бреду. От боли бывает или злость, или безразличие. У нее была злость. На весь мир. «Привези белье. Ничего больше нет, понятно тебе? Нет!» - прокричала матери по телефону. А ему отправила смс, потом что на звонок не было ни денег, ни сил.

Новая дубленка провисела в гардеробе месяц. Не сперли. «Ой, что ж так долго, милая, лежала?» «На сохранении» «Поздра» - начала гардеробщица и осеклась, увидев слезы.

А дальше была просто жизнь. Со слезами и плачем, с забытьем и радостью. Я не знаю, что сказал ей гинеколог при выписке. Тот гинеколог не был коновалом, и даже говорил по-французски. Наверное, он сказал: «Не переживайте, вы еще молоды. Самое главное — вы можете беременеть, к нам многие приходят, потому что вообще не могут забеременеть. Сделайте анализы, проверьте иммунитет. Все будет хорошо». И все было хорошо. Правда. Я это точно знаю.

Как рожают в Италии

Во-первых, в Италии нет такого обидного и нелепого понятия, неизвестно кем придуманного и впервые произнесенного «старородящая». Когда в 29 лет тебе ставят такой диагноз, рожать становится страшно. Здесь рожают и в сорок. Не могу сказать, что не задумываясь, но рожают, нормально. Без чрезвычайных мер. А уж после тридцати рожают практически все. Здесь уместнее был бы термин «ранородящая», потому что до тридцати рожают редко. Врачи и здесь бывают разные. Но ко всему относятся проще. То ли по итальянской беззалаберности (но я думаю, что в этом мы любую нацию за пояс заткнем), то ли потому, что полагаются на природу. Но делается все без лишней истерии. И когда кладут на сохранение, вставать разрешают. Я, конечно, не гинеколог, но испытала и тот и другой подход на собственной шкуре. Предпочитаю чистую палату на четырех человек с отдельным санузлом, где убираются минимум три раза в день советско-российским больницам с... впрочем, буду писать об итальянских, о наших вы и сами все знаете. Кстати, пребывание в больнице бесплатное — в том смысле, что оплачено всеми налогоплательщиками. Так вот, никто не обзывается «старородящая», при поступлении и на выписке делают УЗИ, держат недельку (с диагнозом «угроза выкидыша», а не «30 лет, первая беременность) — и домой. Да, надо начать с начала. Покупаете в аптеке тест, если он — положительный — идете к участковому врачу и берете направление на кровь. Анализ платный. Но если он положительный — за все остальные (обязательные) анализы и исследования во время беременности: УЗИ, моча, кровь, электрокардиограмма, ежемесячные обследования у гинеколога, - вы не платите ничего. Получаете в своей поликлинике книжечку беременной, где указано, в какие сроки какие анализы и исследования необходимо сделать — и вперед. После трех месяцев, при отстутствии противопоказаний, два раза в неделю можно посещать (бесплатно) специальный курс гимнастики в воде — в бассейне. Очень здорово! После вторых родов не болела спина, да и с венами как-то все обошлось. Не знаю, насколько повлиял бассейн, но и рожать было легко. А еще приятно находиться в обществе «себе подобных» и перекинуться парой слов о токсикозе, шевелении и прочих ощущениях будущей мамы.

Когда рожала первый раз, больница еще не была «другом», а была обычной районной больницей. Поэтому сразу после родов помогли переодеться, забрали ребенка на взвешивание-мытье-одевание, а меня отправили отдыхать в палату. Прошло 4 года и больница стала называться «друг». Поэтому после родов едва сполоснутого ребенка оставили на мне, окровавленной, и сказали полежать два часа — установить контакт с ребенком. Уже после первого часа контакт установился — ребенок покакал прямо на меня. К концу второго часа стало холодно и затекло все тело. Никто не приходил. Можно было вызвать сестру, но для этого надо было встать. А я как-то побаивалась. Наконец добралась до телефона. Сестра сказала, что сейчас придет. Пришла через час. Ребенка у меня забрали всего минут на 40, потом он все время был со мной в палате. В первые роды ребенка вначале меняли и мыли медсестры, сами за ним в палату приходили и сами приносили обратно, если молодой маме не могли помочь родственники. Вот такая больница-друг. Да, забыла написать о присутствии отца на родах. Во-первых, если заранее обсудить это с врачом, то можно рожать в «обстановке, приближенной к домашним условиям». Это значит, что селят вас не в палату, а во что-то вроде гостиничного номера в больнице. С вами может находиться муж и дети. У меня как раз была запланирована такая форма. Но ребенок решил родиться на пару дней раньше, поэтому надобность в таких родах отпала. Ребенка (первого) закинули к соседям, муж зашел в операционную (или как это правильно называется?), (зашел, кстати, безо всяких бахил и халатов, просто, в своей одежде и обуви) и сказал: «Ну ладно, я не ужинал, что я тут буду, пойду съем пиццу». Коля родился, пока он ее ел.

Я не понимаю, почему

Я не понимаю, почему мама сразу не сказала мне правду. Что в этом такого? Почему ее надо было от меня скрывать? Одно дело — посторонние люди, а другое — близкие! Я долго не мог ее простить. Ведь утаив от меня часть своего прошлого, она лишила и меня части моего. Думаете, я вам все сразу вот так и выложу? Нет уж, помучайтесь-ка и вы с мое!

Началось все с того, что кто-то в моем присутствии обратил внимание на мамин акцент. Мне никогда и в голову не приходило что мама говорит не так как все. Но после того случая я стал внимательнее прислушиваться и заметил, что она как-то по-своему произносит некоторые слова. Тогда мама ответила, кажется, что провела детство в Азии - родители там работали. Ее собеседник вполне удовлетворился этим ответом, но не я! Потому что я никогда раньше об этом не слышал и вообще у нас не было ни одной маминой детской фотографии.

Расспрашивать об этом маму я почему-то не стал. Наверно, вначале я боялся услышать какое-нибудь простое, логичное и скучное объяснение, а мне хотелось, чтобы хоть здесь была какая-то загадка, тайна, которую я должен раскрыть сам! Папа часто и охотно рассказывал о своем детстве: как играл с другом в Спайдермена и Дэвила, зацепившись за вешалку в раздевалке и повиснув на ногах головой вниз. А вешалка отвалилась и повредила Спайдермену руку, а Дэвилу нос. Как папа (мой дедушка Франко) посылал его каждое лето учить иностранный язык в семьи своих клиентов: то в Германию, то в Канаду, а то и вовсе в Японию и папа там очень скучал, потому что тогда не было ни интернета, ни мобильных телефонов, и он не мог даже пожаловаться родителям, что ему нечего есть. Это когда он был в Англии, в семье борцов. Это такая профессия. И муж, и жена работали в одной лондонской дискотеке и голыми боролись в грязи с посетителями бара. Папа сказал, что дома они тоже ходили голыми, но это ему как раз нравилось, особенно голая тетя. А не нравилось, что они никогда не готовили еду и ничего из еды не покупали, кроме пива, жареного картофеля и соленых орешков. Поэтому папа ел только бутерброды в разных забегаловках, пока у него не кончились деньги, а позвонить своему папе он не мог. Я тоже мечтал о таких приключениях, не говоря уже о побегах из дома, поиске сокровищ или каких-нибудь еще настоящих тайнах. Папа говорит: «Вот увидишь, когда ты вырастешь - будешь рассказывать детям о своем детстве, и они тоже станут тебе завидовать.» Мне мое детство вовсе не кажется каким-то необыкновенным. Я просто живу, хожу в школу, в бассейн, на кендо, играю с друзьями. Вот и все. Так что я бы даже на папино детство согласился, хотя главная надежда была на маму.

Может, мама была посланником другой цивилизации или прилетела из будущего? А что, это вполне возможно — ведь мама умеет предугадывать желания на расстоянии. Например, однажды мы с папой поехали в магазин и мне очень захотелось мороженого, но мы так завозились с покупками, что забыли его купить. Только в машине папа хлопнул себя рукой по лбу, и я тоже сразу вспомнил про мороженое. Конечно, возвращаться мы не стали — там в кассу столько народу! Приезжаем домой — а мама сама сделала мороженое! Шоколадное! А еще один раз мы пошли гулять в лес и никакой еды с собой не взяли. Ежевика еще не созрела, а черешня, наоборот, уже вся попадала перезревшая, а мне так захотелось есть! Мама не сказала: «Надо было как следует завтракать, и молоко допить, тогда бы тебе не захотелось есть так рано!» - как сказала бы любая обычная мама. Моя мама сказала: «Надо захотеть чего-то сильно-сильно и ясно себе это представить, в мельчайших подробностях, тогда это исполнится». Я представил себе в мельчайших подробностях пачку крекерсов, я даже представил, что самый верхний крекерс разломился на две половинки... и я взял себе меньшую, как учила мама. Тут меня позвал папа, я оглянулся, а когда снова посмотрел перед собой — на дорожке лежала пачка крекерсов и верхний был разломан пополам!

Я стал следить за мамой, как будто она не моя мама, а посторонний человек. Это было очень тяжело, потому что часто мне хотелось просто ее обнять, или посидеть с ней рядом, а вместо этого я прятался в шкафу или за вешалкой в коридоре и подглядывал и подслушивал. Я даже завел специальную тетрадь и все туда записывал, а потом прятал ее в саду, в домике с инструментами. Раньше я любил, когда мама читала мне перед сном, хотя, конечно, я и сам умею читать, но мама читает интереснее. Теперь я не следил ни за сюжетом, ни за иллюстрациями, а только за ее произношением. И чем больше я следил, тем более странным оно мне казалось.

Потом мне стало мерещиться, что я не их сын — приемный. Вот как это было. Однажды я плюнул на пол в спортивном зале, просто не смог проглотить слюни, потому что у меня сильно болело горло, и плюнул. Учитель физкультуры отвел меня к нашей классной, и она меня наказала - оставила в классе после уроков. У нас она вела ботанику, а у старших — биологию, у нее как раз был урок в старшем классе, и она объясняла наследственность. Мне прямо врезалось в память как она рассказывает об умении сложить язык трубочкой. Оказывается, это умение передается по наследству! Я моментально свил язык трубочкой — показалось, что получается. После урока еще раз проверил в туалете перед зеркалом. Точно, получается! Я никак не мог дождаться, когда родители вернуться домой. Мне почему-то казалось, что этот опыт решит все, что это какая-то главная, решающая проверка, которая освободит меня от всех сомнений. К этому времени ощущение тайны перестало быть приятным, мне хотелось уже поскорее от этой тайны избавиться и вернуться в нормальную жизнь, где папа был папой, а мама — мамой, а не иностранным шпионом и не посланцем внеземной цивилизации. Вы можете подумать, что я насмотрелся всяких фильмов, типо «Люди в черном», или слишком много играл в видеоигры. Возможно, это и так. Я много просиживал перед телевизором, особенно когда родители меня не контролировали: мама все время пропадала в театре, или писала какие-то статьи, папа часто был в отъезде. И все же когда вернулись родители, я долго не решался провести свой эксперимент. А вдруг он разрушит всю мою жизнь? Наконец, за ужином, выпив для храбрости кока-колы, я сказал: «Пап, а ты можешь вот так?» и сложил язык пополам. Папа тут же ловко свернул язык трубочкой — у меня отлегло от сердца. Мама долго отмахивалась, и уже это меня насторожило, хотя мама всегда так — папа скажет: «Агааржуулагч». Это «вентилятор» по-монгольски, давай, повторяй за мной!» Я пытаюсь повторить «агааржулч» и мы дурачимся, а мама сжимает губы и не хочет говорить глупости. Просто она не любит, когда над ней смеются, даже в шутку. Как я и боялся, у нее ничего не вышло. И хотя это вполне укладывалось в статистику и генетическую теорию биологички - это умение передалось мне от папы, вот и все, - все мои сомнения опять навалились на меня. Никакой решающей проверки не получилось..

Тогда я стал бояться, что у меня есть братья и сестры, которых мама бросила во младенчестве. Не знаю, откуда я брал все эти небылицы и что давало повод этим страхам: какие-то подслушанные разговоры взрослых? Фильмы? Новости? Или это были «типичные подростковые страхи». Возможно, но от этого не легче.

А потом.. а потом я нашел в мамином ай-паде вот ЭТО:

А мы с собственными детьми, как когда-то с собственными родителями, и есть существа с разных планет! Ведь у них совсем другие интересы, совсем другие цели и задачи в жизни, и не только в связи со всяким научно-техническим прогрессом и прочими достижениями цивилизации, а просто в силу возраста. Им хочется добиваться, узнавать, пробовать, а нам — удержать то, что есть, покоя, комфорта. Боюсь, что родитель не всегда может лично достучаться до своего ребенка и изменить взаимоотношения. Я, как всегда, уповаю на литературу и искусство: фильм или книга, по-моему, могут если не изменить радикально эти отношения, то заставить задуматься и что-то пересмотреть. Мне кажется, что надо активнее впускать детей в свой мир, конечно, в пределах разумного, по возрасту, чтобы и в подрастковом возрасте были какие-то общие территории. К сожалению, часто так бывает, что мы считаем важнее успеть погладить- приготовить, чем пообщаться и поиграть с ребенком, еще и потому, что поступая так, получается выкроить время для себя, а если сначала играть с ребенком, а потом еще и все домашние дела делать, то «личного» времени совсем не останется! А оно ведь тоже необходимо!»

Меня бы это совсем не насторожило: подумаешь, «существа с разных планет» - это метафора такая, образ. Но дальше шло вот что:

- Бабушка! А что это у тебя за красная полоска на животе?

- Вот видишь! А ты еще говоришь, что я не старая! Это называется шрам, он остается после сильных порезов. Ранка заживает, а след от нее остается на всю жизнь.

- На всю жизнь? То есть навсегда?

- Ну, если вы теперь это так называете, то да, навсегда.

- А почему ты не помажешь шрам регенирирующей мазью?

- Видишь ли... сейчас все можно стереть — неприятные воспоминания, следы на теле, боль, страдания, даже целые куски жизни... а я не хочу! Раньше, когда я была еще совсем-совсем молодая, этот шрам напоминал мне о враче, который сделал мне операцию. Потом этот шрам стал мне напоминать о целом периоде в моей жизни... почему я должна от него избавляться?

- Но ведь ты избавилась от морщин!

- Да, к сожалению. Видишь ли, тебе дают возможность избавляться от неприятностей, но тебя лишают свободы выбора.

- Бабушка, но значит, это уже не возможность, а необходимость, ведь так?

- Получается, что так! Понимаешь, несмотря на все усилия закодированной рекламы не все хотят «законсервироваться». Есть еще немало людей, готовых к морщинам, даже к боли и страданиям, есть еще женщины, готовые рожать самостоятельно и самостоятельно, не в пробирке, вынашивать ребенка. Но в последнее время просто невозможно достать мыло или крем без противоморщинного эффекта. Я нисколько не удивлюсь, если уже и в воду добавляют какие-нибудь регенерирующие вещества. Просто на морщины они действуют быстрее! Но пройдет еще пара лет — и шрам мой от них тоже рассосется — вот увидишь! Я уже не говорю про мораль. Про нее забыли уже во времена моей молодости. Сначала избавились от моральных страданий, а теперь вот и от физических. Да, конечно, люди и раньше искали забытья от страданий — в вине, например. Но им приходилось иметь дело с последствиями такого выбора. А сейчас? Сейчас и выбор делают за тебя, и о последствиях никто не задумывается, потому что тебе официально внушают, что их нет. Мол, новейшие научные достижения позволяют избегать негативных последствий в решение любых проблем. Ну-ну... а последствия-то есть, и еще какие: разрушение личности. Почти как при хроническом алкоголизме, между прочим. Только при алкоголизме последствия были для всех очевидны и общество било тревогу. При новом методе личность разрушается не у одного отдельно взятого индивида, а у всего общества сразу, чтобы некому было забить тревогу.

- Ба, что ты там бурчишь себе под нос? Я ничего не понимаю: какой-то «алкоголизм», «моральные страдания», что это еще такое?

- Да это я так, задумалась на минутку, вспомнила прежние времена....

- Ба, подожди минутку, я сейчас вернусь.

- Ты куда?

- На минутку, потрогую у бабушки в Шанхае кожу, а то на экране они плохо прощупываются.

- Как так на минутку? Постой-ка.. ах, да, я и забыла, теперь все стало так просто....»

«Вот это да!!! Значит, моя мама — уже бабушка? Как же так может быть? Значит, у нее точно были другие дети, кроме меня? И шрам у нее есть на животе, справа, а морщин совсем мало.» Я стал тыкать и на другие записи, «футуро» «лингва итальяна» «уна вольта лонтано лонтано», но доступа к ним у меня не было.

Мамина правда

Однажды мы с мамой поехали на море. Дорога долго петляля, вообще-то меня не укачивает в машине, но в этот раз я заснул. Купаться было рано, народу никого не было, мы спустили Билли с поводка, он осторожно понюхал воду, мотнул головой и понесся как бешеный, наматывая круги. Мы с мамой рассмеялись. А потом она обняла меня за плечи и спросила: «Чем пахнет, по-твоему?» «Морем, чем же еще!» - не задумавшись сказал я. А мама сказала, что пахнет весной, айвой и шашлыками. И сказала она это серьезно. У меня внутри все замерло - «Вот оно» - подумал я.

- Я давно хотела с тобой поговорить... Но знаешь, сначала... глупо... как-то звучит... сначала ты был маленький, а потом..ты ведь никогда не спрашивал у меня о бабушке с дедушкой, умерли и умерли... а потом я поняла, что не знаю, с чего начать, не знаю, как вдруг, с бухты-барахты, сказать тебе об этом. Хотя, может, я все преувеличиваю, ведь ничего такого в этом нет, в конце концов. А теперь вот вижу, что ты как-то отдалился от меня, как будто ты мне больше не доверяешь.. Не знаю, сможешь ли ты меня понять и простить... Я теперь уже и не знаю, не помню, как это началось. То есть помню момент, когда решила, что больше не буду говорить по-русски, но вот как начала замалчивать свое происхождение — не помню. Может, из-за надоевших шуток про водку, когда едва знакомые люди узнавали, что я — русская.

Тут я впал в ступор и пребывал в этом состоянии до конца разговора, который по мере того как мы удалялись от порта все больше превращался в исповедь. То есть говорила мама уже не для меня, а для себя самой.

- А может, со взглядов, когда узнав, что я русская, люди спрашивали о моей профессии, и просто любопытные взгляды превращались во взгляды проницательные, с оттенком «ах вот как, понятно теперь....». За очень короткое время репутация русских женщин за границей деградировала от «красавиц» до «красоток». А учитывая, что я была балериной... классической балериной.... вот видишь, даже здесь приходится объяснять и оправдываться. Ведь в итальянском надо неприменно добавить «классической», чтобы тебя не поняли превратно. И необходимость добавлять, пояснять меня унижала, оскорбляла, к тому же эти назойливые, бесцеремонные и любопытные взгляды......или шуточки, эти пошлые итальянские шуточки... Ставить на место полузнакомых людей невежливо, объяснять что-то - бессмысленно. Это выглядит как оправдание, а значит, частичное признание себя виновным. Поэтому я решила просто скрывать свое происхождение. Профессию, разумеется, скрыть было гораздо труднее. Фамилия меня не выдавала. Ну а потом это стало уже частью меня. Разумеется, администрация театра и некоторые коллеги все знали, это неизбежно. С другими людьми я об этом не говорила, переводила разговор на другую тему, отвечала односложно: «В детстве жила с родителями в Азии. Родители погибли». Перед лицом смерти деликатны даже пошляки, и такая фраза обрубала готовые сорваться с языка вопросы. Произношение тоже меня не выдавало. Мне давно было гораздо привычнее говорить по-итальянски. Языки всегда давались мне легко, может, из-за того, что я выросла в многоязычной среде и привычно понимала чужую, иностранную речь. Едва заметный акцент приписывала детству в Азии. Разумеется, мой муж прекрасно знал о моих корнях, но и ему досаждали вечные шуточки и пошлые замечания в адрес русских балерин. Итальянцы, знаешь, — мастера плоских шуточек и сальных замечаньиц. А может, я так и не смогла до конца адаптироваться в итальянской культуре, это фамильярное похлопование по щеке незнакомого человека меня злит и оскорбляет. Муж согласился не афишировать мое происхождение, видя как меня раздражают эти замечания и шутки. Мы собирались не врать, а скорее замалчивать, просто не распространяться об этом. Но все это было так давно, что к моменту твоего рождения я уже об этом и вовсе не думала. Только в последнее время... увидела, как ты ловишь мои слова, как будто следишь за мной...

Мама все говорила и говорила, а я слушал невнимательно, смотрел на море, на Билла и думал о том, что я теперь наполовину русский. И я не знаю, что мне с этим делать, как я теперь себя должен чувствовать. Как чувствует себя наполовину русский и чем от отличается от итальянца? Пока я пытался разобраться со своими ощущениями, мама полезла в сумку. «Наконец-то можно съесть бутерброд и ни о чем таком не думать!» Но вместо бутерброда мама достала какие-то листки, ветер пытался выдернуть их у нее из рук, но у него ничего не вышло.

- Ну вот, главное я тебе сказала. А остальное... Знаешь, когда мне надо было сказать что-то страшно важное или страшно стыдное моей маме, я писала ей письма. Чтобы она все обо мне знала. Я не стала тебе класть письмо под подушку, это простительно девочке, но не маме. Возьми, прочитай о моем детстве, я боюсь упустить что-то в рассказе, а это я как следует обдумала, когда писала.»

- Что? Это еще не все??» Я хотел пошутить и сказать, что не умею читать по-русски, но мама не понимает итальянских шуток, поэтому я взял листки и прочитал:

«Уна вольта лонтано лонтано». Это был тот самый файл. «Может, хоть присядем? Я не могу на ходу читать, ветер такой, сейчас все улетит». Мы сели прямо на песок.

“Родилась я в Баку, это сейчас Азербайджан, а тогда это был гордозвучащий Советский Союз. И мы, действительно, гордились своей страной. Теперь кажется, что это была вымуштрованная гордость, но не у нас, детей. Я действительно любила свой город, свой микро-мир (мы жили в пригороде Баку в одноэтажном деревянном бараке). Знаешь, это впервые после долгого времени, как я вспоминаю свое детство. Многие вещи стерлись из памяти. Выгорели, как наш дом. Вместе с ним. Ведь у меня не осталось от детства ни одной фотографии, ни одной школьной тетрадки, ни одной игрушки. Ничего. Я думала, что не осталось даже воспоминаний, а вот сейчас рассказываю тебе и чувствую запахи моего города: пахлава, шакяр-бура, гохалы, кята. Плов. Его укладывали большой горкой на блюде и украшали жаренной лепешкой "газмах" и жаренными сладостями, изюмом, курагой, черносливом. Рыба, начиненная молотыми грецкими орехами, барбарисом и жареным луком и запеченная в духовке целиком - "лявянги". Вижу его цвета: красное поле маков в мае. И пока они не отцвели, надо успеть натаскать домой букеты. Розовая пена фруктовых садов. А еще за железной дорогой у нас было огромное поле, которое засеивали овсом или рожью, а за полем был целый лес миндаля. Миндаль цветет рано, раньше всех деревьев и для меня с этого цветения начиналась весна. (Впрочем, зимы я и не помню. Я даже не помню своей зимней одежды, а была ли она у меня?) Ах, как же это вкусно, зеленый миндаль. Ели его прямо с кожурой, кисленький такой. Вообще, все недозрелое казалось таким вкусным: зеленый виноград и усики от него, алыча, абрикосы. И даже его традиции: чай с сахаром вприкуску. Это был не рафинад, а кусковой твердый сахар, который бабушка колола на мелкие кусочки специальными щипцами. Ведь в любой момент могли зайти соседи в гости, а не налить соседу чай, это все равно что выгнать его; подготовка к "Новруз Байрам", когда сладости пекли всем двором, и все помогали друг другу, дети бегали по соседним дворам, стучались в двери, подкладывали шапки и убегали. И в эти шапки обязательно клали печеное, орехи и конфеты. Вечерами выносили на улицу стол и лавки. Все соседи собирались за столом. Дети играли, женщины пили чай и разговаривали о своем, мужчины играли в домино и нарды. Двери никогда никто не запирал. А море... Купаться мы ходили редко, хотя и жили в 10 минутах от моря. Зато часто ходила с папой на рыбалку. Берег делился у нас на "пляж" и "скалы". На пляже был роскошный песок, мелкий и светлый. Очень приятно было на нем поваляться. А вот на скалах собирались только местные. Это были рыбаки и их семьи, которые пришли посидеть вечерком, после жаркого дня. Все друг друга знают и общаются. Ох, а сколько рыбы мы тогда ели. Рыба ловилась килограммами и раздавалась направо и налево. Осетрина, кутум, шамайка, вобла, бычки. Рыбных дней у нас в неделю было много. И даже котлеты у нас чаще были рыбные, чем мясные. Отец часто с друзьями ездил на рыбалку на местные реки и вот тогда дома в тазах плавали щука, сом, лещ. Ну и икра черная конечно была практически всегда, только я ее не ела. Никогда ее не любила и по сей день не ем.

В детстве мной вообще никто особенно не занимался. Родители усиленно работали. Уроки никогда не проверяли. Ведь проблем с учёбой у меня не было. Занималась чуть-чуть то лёгкой атлетикой, то в зоокружок ходила.. И сколько себя помню - все время танцевала, изображала кого-нибудь. «Опять паясничаешь!» - качал головой мой строгий дедушка-полковник. Он попытался «приструнить» меня, но я категорически отказывалась стоять по стойке «Смирно» и маршировать, ступня у меня как-то сама собой выгибалась и вместо того чтобы «печатать шаг» я изящно семенила ногами, подражая балерине из «Лебединого озера». Бегала только на цыпочках, ломала все тапочки. Дедушка сначала сердился и хватался за свой армейский ремень, всегда висевший на спинке стула — для поддержания дисциплины, а потом сдался и отдал меня в хореографический кружок в доме пионеров. Платья шила мне бабушка, из купальников для гимнастики, которые привозила из командировок в Москву мама, и выкрашенного шафраном тюля. Один раз мамина подруга достала мне настоящее балетное платье. Французское. Но мне оно не понравилось. Видимо, мой вкус был уже отравлен яркими красками полуазиатского Баку.

А потом родители повезли меня на каникулы в Ленинград. Тогда и решилась моя судьба. Все-таки балетом в кружке занимаются многие девочки, но немногие делаю следующий важный и серьезный шаг. Остановились мы у бабушкиной подруги, они были знакомы с войны, тетя Женя была бабушкиной медсестрой в военном госпитале. После солнечного, яркого, теплого Баку Ленинград казался мне какой-то затхлой подворотней. Может, потому, что тетя жила в убогой пятиэтажке на окраине, и от метро до ее дома мы добирались действительно через какие-то грязные подворотни и проходные, холодные дворы. Но зато в Ленинграде я впервые увидела настоящий живой Балет. До этого я видела балет только по черно-белому телевизору. Тетя достала нам билеты (ее племянница работала костюмершей в Кировском, знаменитом Кировском!) на.... вот странно устроена память! Я вспомнила бакинские запахи и цвета, и не помню название балета, перевернувшего мою жизнь. Думаю, это была «Жизель». Мне удалось поступить в Вагановское, все как-то так удачно сложилось: мне как раз только исполнилось девять лет, данные у меня были: стройная, длинноногая, пластичная, грациозная; тонкое выразительное лицо с обаятельной улыбкой. Поселилась я у тети Жени. Щеки у нее были как печеные яблоки, огромная шапка седых волос. Детей у нее не было, муж Генечка умер несколько лет назад. Она редко выходила из дома (пятый этаж без лифта), так и лежала целыми днями на кровати в халате поверх ночнушки, с берушами в ушах (хотя была глуховата). Днем она ворчала что я слишком часто пользуюсь ванной и горячей водой - сожгу ей газовую колонку, а он бешеных денег стоит, что не мою за собой ванну, что ем ее, старухины, продукты, а сама ничего не покупаю, что целыми днями где-то пропадаю. А вечером ворочалась на своей кровати, жаловалась на здоровье, говорила о смерти и своем желании умереть. Мне и в голову не приходило убраться у нее в квартире, приготовить, постирать. Продукты ей приносили из собеса, или забегала племянница. А я так уставала в училище, так болели стертые пальцы ног, напряженные мышцы, мне так хотелось тепла, ласки и заботы, что я обижалась на тетю, мне казалось, это она должна что-то сделать для меня, а не я для нее. Вот так мы и жили. Единственной отдушиной в этом холодном и чужом городе была моя подруга по училищу Кристель. Ее папа был каким-то важным партийным деятелем, мама — испанской коммунисткой, помешанной на русском балете. Воспитывала Кристель бабушка. Кристель неохотно занималась балетом, ей хотелось стать художницей, но бешеная энергия нереализовавшейся в балете мамы пробивала все преграды. Там, где маминой энергии не хватало, приходила на помощь папина дальнобойная артиллерия. Но в тылу работала бабушка. Она усиленно откармливала Кристель (а заодно и меня) всевозможными сдобными булочками с маслом, хлебом с салом, пирожками и прочими калорийными продуктами. К бабушкиному сожалению, наша с Кристель конституция позволяла нам поглощать все это без особого вреда для фигуры. Когда ее бабушка пекла пироги – а пироги у нее всегда были отменные – мягкие, воздушные, они съедались как-то незаметно, жар от включенной духовки из крошечной кухни распространялся по всей крошечной квартире, раскрасневшаяся бабушка приносила нам в комнату сковороду с начинкой: капуста, сливочное масло, пара яичек в крутую – на пробу. По-моему, мы ни разу не заметили, чтобы начинка была недосолена, но эта проба была частью ритуала. От подошедшего теста бабушка отрезала “пышечки”, слегка обваливала их в муке и раскладывала на столе – подходить, мы помогали делать плюшки-сердечки и птичек, пирожки с капустой бабушка делела сама. А еще бабушка Кристель читала нам сказки, водила в Эрмитаж, играла в куклы и прыгала в резиночки, правда, только «первые». Иногда мы дразнили ее «подушкой», хотя она вовсе не была толстой. Просто очень мягкой и уютной. Теперь я чаще бывала у Кристель, чем у тети, поэтому к тетиному ворчанию добавился еще один пункт: моя измена и неблагодарность. Мне было жалко тетю, но я была совсем ребенком и старалась не обращать на эту жалость внимания, побыстрее от нее отмахнуться едва она сдавливала мне сердце: я и так скучаю по маме, по Баку, а тут еще эта жалость... В Баку я бывала редко — чтобы не пропускать занятия, да и денег особо не было, чтобы ездить туда-сюда. Летом нас вывозили в спортивный лагерь недалего от Гатчины: сплошные ели да лесные озера, покрытые ряской. Все это было так странно, так чуждо мне. Но по крайней мере, это была природа. Северная, скупая, неяркая — никаких тебе маков, одна зелень - но природа, а не каменный колодец города. В Ленинграде я все время мерзла и тосковала. И только театр был праздником. Особенно участие в вечерних — настоящих! - спектаклях позволяло забывать про стертые пальцы, про усталость и про Баку. Впрочем, когда мы с Кристель забирались под одеяло к ее бабушке и прижимались к ее мягким бокам своими костлявыми ногами, и бабушка начинала рассказывать новую историю о Кронштате, крепости Орешек, своей подружке Юле, Ксении Блаженной, я тоже забывала о Баку.

А потом там, в Баку, началась война, и мое детство кончилось раз и навсегда. Я месяц не подходила к станку, хотя на носу были выпускные экзамены. Кристель не отходила от меня и добилась у своего папы партии Жизель в Мариинском. Для меня. Неслыханная дерзость! Но я этим не воспользовалась. Мне казалось предательством отнять роль, предназначавшуюся Кристель. И только спустя годы мне пришло в голову, что ее поступок был не только благородной жертвой, он был и попыткой избавиться от тяжелого бремени танца, возложенного на нее родителями. Кто-то из друзей предложил мне контракт в Португалии, вроде бы серьезный. Но это значило, тогда, окончательно порвать со всем здесь. И я решилась. Потому что с этой страной меня больше ничего не связывало. Даже воспоминания: я выжгла их в себе. Они тлели месяц, как тлел в пригороде Баку мой дом. Обугливались и съеживались фотографии, книги, учебники, мои детские платья, игрушки и точно так же обугливались и превращались в пепел в моей душе беззаботные детские игры, рыбалка с папой, кисленький вкус муравьев во рту, баня у соседей-азербайджанцев - низенькое помещение со слуховым окошком, каменная лавка с углублениями, в которые набирали воду, "голландка", к которой так уютно было прижаться в холод и тепло разносилось по телу, программа "Время" и "пора спать, девочки", которого больше не будет никогда-никогда-никогда. Однажды в моей жизни уже было это НИКОГДА — в мой первый год в Ленинграде. Я просыпалась на раскладушке в холодной тетиной комнате — угловой, с двумя окнами и понимала, что всего этого, бакинского, в моей жизни уже не будет НИКОГДА. Не будет ни маленького дворика, ни игры в "домики", ни детской металлической ванночки, которую в жару наливала и ставила под тутовым деревом мама и мы с моей армянской подружкой Наркой дрызгались в ней, не будет подтаявшего пломбира, который папа привозил в термосе из командировок в Москву, не будет даже ненавистных бутербродов с черной икрой, которые я выбрасывала с балкона, а мама, отряхивая прилипшие кристалики песка, заставляла меня их доедать....А будет только колбасный и плавленный сыр на завтрак, низкое серое небо, холодный ветер и, если повезет — запах моря — единственное, что напоминало здесь мой родной город.

А потом было еще одно НИКОГДА. Я начала совсем самостоятельную, новую и одинокую жизнь. У меня больше не было ни родных, ни родины, ни подруги. У меня была только моя профессия. Наверное, благодаря нечеловеческим физическим нагрузкам балета выжила моя психика. Я решила, что никогда больше не буду говорить по-русски. Лиссабон — уютный город, но тогда я этого не замечала, я жила как зомби, не замечала ничего вокруг, работала репетировала, учила язык и старалась не думать, не вспоминать... Зал обычно был полупустой, а та половина, что была заполнена — пришла посмотреть на русскую балерину. Я была местной достопримечательностью, местной «звездой»... Не помню, кто сказал, кажется, Гоголь что у каждого народа своя манера плясать, мол, испанец пляшет не так, как немец, а русский не так, как француз. У одного танец бешеный, разгульный, у другого спокойный, почти бесчувственный. Вот они и ходили посмотреть на мою северную «бесчувственность». Но то ли Гоголь имел в виду лишь народные пляски, а не классический танец, то ли моя армянская «четвертинка» или бакинское детство закалили мой темперамент, но ни один критик, ни один хореограф никогда не назвал мою манеру «бесчувственной». Ну а потом я познакомилась с твоим папой, переехала в Италию и началась моя четвертая жизнь. Вот так. Вот и все, что я хотела тебе рассказать».

Я сложил листки пополам, потом еще пополам, и запихнул в карман джинсов. Посмотрел на маму. Она тоже смотрела на меня и как-то странно улыбалась. Как Джоконда. «Мам... а может....ну, ...ты это все просто придумала??»